Проект реставрации Выборгского Замка

Проект реставрации Выборгского замка, сильно пострадавшего от пожаров 1834 и 1856 годов, был выполнен губернским архитектором Якобом Аренбергом  в 1885 году. Проект предполагал, в частности, восстановление межэтажных перекрытий в башне св. Олафа. 

Предполагалось, что в отреставрированном замке будет размещен музей.

Проект Аренберга не был реализован ввиду того, что Замковый остров оставался во владении Российского военного ведомстомства.

Вот что писал Якоб Аренберг о судьбе проекта реставрации Выборгского замка:

Выборгский замок был крепкой твердыней моих детских воспоминаний, моих чувств, моей фантазии. Я был бы совсем другим человеком, если бы рос в этом центре восточной Финляндии без воспоминаний шведского средневековья. В пустынных, запустелых покоях замка я мальчиком охотился за крысами, голубями и галками; на валу его, обращенном к солнечной стороне, я собирал весною мать-мачеху и солнечно-желтый львиный зуб. В его пустых залах мое воображение создавало величавые поэмы и грезы о Торкеле Кнутсоне  и Карле Филиппе, наследном принце шведском и московском царе, избраннике народа [В 1611 г. младший брат Густава Адольфа, Карл Филипп, был выбран московским царем в Новгороде; депутация бояр с архимандритом Киприяном во главе прибыла в Выборг для ведения переговоров по этому поводу. Карл Филипп род. 1601 г. ум. 1622 г. ]. Этот замок сделал из меня того шведомана, каким я являюсь. Откуда бы я ни возвращался к себе домой — из путешествий на дальний север или юг, из поездок по окрестностям Выборга - на расстоянии многих миль виднелась башня Св. Олафа, или реющая в мглистом тумане, или вся красная под лучами летнего солнца. Там, где виднелся ее мощный силуэт, — там был мой дом, там стояли отеческие пенаты, там был акрополь моего внутреннего человека. Но не меня одного создал и образовал этот замок: не будь его — вся восточная Финляндия в настоящее время была бы то же, что Олонецкая губерния. Только шведский государственный гений, при помощи финской доблести мог сохранять для отечества эту окраину; и этот гений и эта доблесть искали себе защиты за священными стенами замка.Когда в 1883 г., после двенадцатилетнего отсутствия, я возвратился в родной город, для меня было ясно одно: старое здание должно быть исправлено и реставрировано. Мое пламенное рвение, недостаточная настойчивость в этом вопросе государственного археолога И. P. Аспелина, нерешительность сенатора Вильгельма Циллиакуса, а также скупость, проявленная финляндским сенатом в решительный момент, — все это привело к тому, что план рушился. Я снял план замка, сделал чертежи, писал и читал о нем, поднял на ноги строительное ведомство и сенат, говорил с комендантом Духониным, генерал-губернатором Гейденом, военным министром Ванновским, великим князем Владимиром Александровичем, воспитателем наследника генералом Даниловичем, даже с самим императором — все было напрасно. Как раз в самый решительный момент (нам удалось купить все за 55.000 марок наличными деньгами, а также обветшалые укрепления Панцарлакса) дело попало на мертвую точку, в него вмешалась грубая рука русского национализма, и комендант Духонин приостановил все дело. Генерал Карл Седерхольм, мой друг Рола Борениус и я начисто обремизились. Я ушел домой и плакал от горя, гнева и бешенства.И вот, в самом разгаре переговоров по поводу этого исторического памятника я был вызван в Гельсингфорс и получил приказание взять с собою мои чертежи. Я так и сделал и, кроме того, захватил с собой фотографию комендантского архива в прежней церкви замка. Никогда не забуду выражения лица графа Гейдена и вопроса, с которым он ко мне обратился, когда я вошел к нему. Он был, очевидно, рассержен, но вместе с тем и несколько обрадован.— Que diable faites-vous lá-bas chez vous? Le commendant Douchonine a déclaré la guerre cоntre vous et cоntre toute la Finlande [Что вы там творите у себя? Комендант Духонин объявил войну вам и всей Финляндии].
Я отвечал, может быть, с ненужной горячностью: — Выборгские коменданты так плохо наблюдали за старым замком, что теперь это — совершенная развалина. Посмотрите, ваше превосходительство, в каком виде архив замка!Граф взглянул на фотографию, задумчиво тряхнул головой и сказал по-русски приблизительно следующее: «Вам-то какое дело до этого, черт возьми? Что вы? начальник русского государственного архива? А?»— Конечно, нет; но помещения замка находятся в ведении финляндской казны, я их ремонтирую, они превращены в тюрьмы. Если вы, ваше превосходительство, пожелали бы сами осмотреть замок, то вы бы нашли, что часть, подлежащая ведению финляндской казны, в образцовом порядке, тогда как часть, принадлежащая русской казне, — в полном упадке. Я архитектор, художник и патриот; я не могу спокойно смотреть на то, как самый величественный архитектурный памятник восточной Финляндии разрушается на моих глазах. Крепостные инженеры каждый год получают по смете тысячи две рублей на ремонт — куда идут эти суммы...— Это мы знаем [Крупный процесс о злоупотреблениях крепостных инженеров в Выборге должен был вскоре начаться или уже начался. Экспертами по вопросу о ценах выступали, между прочим, барон Себ. Грипенберг, старший интендант С. Г. Санмарк и два раза я, в качестве выборгского городского архитектора]. Но чего же вы собственно хотите?— Я хочу реставрировать замок.— На какие деньги?— Конечно, на финские. Я получил от императорского сената несколько тысяч марок, чтобы сделать простую досчатую крышу над старой башней Св. Олафа, ставни для всех окон и дверей. Теперь повсюду в замок проникает снег и дождь. Но комендант Духонин протестует против каждого воза досок, привозимого на замковый двор, и утверждает, что замок принадлежит русской казне. Он делает неприятности и вносит путаницу на каждом шагу, этот настоящий «квасной патриот», — отсюда весь шум.— Комендант Духонин совершенно прав. Его официально не уведомили о деле, и до тех пор он не может никого допускать в замок. — Надо заметить, что гр. Гейден был сердит на своего коменданта.— Но губернатор его уведомил.— Губернатор! Губернатор — не высшая инстанция. Высшая инстанция — я!— В таком случае все ясно. Ваше превосходительство, в качестве президента сената, выдали мне 5000 марок на необходимый ремонт в замке. Стоит вам теперь, в качестве «командующего войсками финляндского военного округа», приказать коменданту предоставить мне свободный доступ в замок, — и мир будет заключен.— Mais de vos cinq mille marcs je ne sais rien du tout, du tout, du tout,[Но о ваших пяти тысячах марок я совсем ничего не знаю, совсем, совсем] — отвечал он с горячностью. Я вынул из портфеля правительственное распоряжение и копию сенатского решения. Об этом последнем гр. Гейден ничего не знал. Вместе с тем я упомянул, что сенатор В. Циллиакус определенно сказал, что уведомление о распоряжении вместе с прошением о представлении мне права доступа в замок отослано высшему военному начальнику края, стало быть, в канцелярию генерал-губернатора. Лицо гр. Гейдена прояснилось, и он успокоился. Я был приглашен к завтраку и, так как оставалось еще несколько докладов после завтрака, меня пригласили также и к обеду. После обеда предстояло ознакомиться с моим портфелем, с чертежами замка.Перечитывая теперь, четверть века спустя, свои заметки об этой встрече, я охотно признаю, что ошибка заключалась в моей горячности. Я так долго жаждал возможности начать работу по реставрации в старом замке, эта была прекраснейшая мечта моей жизни — узреть некогда этот памятник шведского зодчества вновь в его достойном виде, — поэтому, как только пришло уведомление, я тотчас принялся за работу. Духонин, старик, хитрый и холодный, как рыба, воспользовался моими промахами. Он не закрывал ворот замка, он позволил мне идти в западню, но писал, жаловался, доносил на меня, чтобы причинить мне и моей работе как можно больше затруднений. He будь гр. Гейден тем, чем он был — просвещенным, умным человеком и в то время нашим бдительным защитником, — дело могло бы окончиться очень плохо.Обед прошел спокойнее, чем утренняя аудиендия. Среди гостей был главный командир артиллерии, генерал Смагин, полный блондин, совершенно плешивый и благодушный господин, с очень слабыми ногами [Однажды ноги отказались служить генералу недалеко от гауптвахты. Он скромно уселся на краю тротуара, спустив ноги в канаву, пока подоспела помощь]. Он говорил, что как артилерист, он будет рад избавиться от замка и замкового острова: слишкомъ уж много хлопот с этим зданием и неприятностей из-за сырых помещений над главными воротами. Генерал Карл Седерхольм горячо и громко соглашался с ним,— громко потому, что не мог владеть своими голосовыми связками, которые часто у него бывали не в порядке. Все шло, как нельзя лучше. Впрочем, между гостями я отметил Карла Тудера, «который дурно отзывался о высших должностных лицах». Красивый элегантный, ловкий, хорошо владеющий речью, Тудер был замечательным собеседником; к сожалению, вышеупомянутое замечание совершенно верно [Тудер (Tudeer) род. в 1840 г., воспитывался в морском корпусе в Петербурге, отличился в 1877 г. перевозкой войск через Дунай у Зимницы под сильнейшим огнем турок, в 1882 г. был назначен начальником лоции в Финляндии, 1885-89 гг. состоял губернатором Выборгской губернии, 1889-90 гг. был финляндским сенатором, ум. в 1905 г. - К.Т.].Я видал Тудера много раз, и всегда он изощрял свое остроумие, которое было посредственным в сравнении с его резкостью, над своими соотечественниками, особенно над тремя изъ них: бароном фон Альфтаном, сенаторами Л. Meкелином и В. Циллиакусом. Все трое, насколько мне известно, содействовали для его карьере больше, чем кто бы то ни было из финляндцев.Около этого времени я читал доклад о выборгском замке, написал для одной из газет восточной Финляндии статью о башне Св. Олафа; я хорошо знал Виолэ-ле-Дюк [Очевидно имеется в виду Viollet le Duc, Essai sur l'architecture militaire au moyen-âge, 1854. - К.Т.] главу о замках, и таким образом недурно приготовился к уроку о Св. Олафе. Тотчас после обеда были выставлены мои чертежи, и к рисункам я присовокупил краткий отчет о судьбах здания. Доклад показался в высокой степени интересным графу и тем, кто не сразу занялись флиртом и игрой. Дело таким образом кончилось лучше, чем я мог рассчитывать. Духонину была послана телеграма, и я с торжеством отправился домой. Возвратившись в Выборг, я принялся за работу над выборгским замком и имел удовольствие убедиться в свой победе над комендантом Духониным [Рассказывают забавный анекдот об этом коменданте и К. Тудере, бывшем впоследствии выборгским губернатором; это были злейшие враги, соперничавшие из-за власти в городе. По правде говоря, дело шло лишь о призраке власти. Старший по чину должен был первым приложиться к плащенице, когда ее в пасхальную ночь выносили из алтаря. Духонин и Тудер стали в переднем ряду молящихся и сторожили минуту, когда священник выйдет вперед и произнесет «Христос воскресе!» Когда этот торжественный момент наступил, они бросились вперед, но второпях, говорят, вместо плащаницы, приложились друг к другу. Следствием был рапорт гр. Гейдену, который положил такую резолюцию: «в мирное время губернатор - первый петух на курятнике, в военное время - комендант»]. Увы! много одержали мы таких пирровых побед!В настоящее время я твердо убежден, что, если бы финляндские власти были тогда более решительны и энергичны, вопрос о выборгском замке, столь близкий моему сердцу, мог бы быть разрешен [В итоге восстановление и реконструкция замка были проведены в 1891-1894 годах российским Военно-инженерным ведомством]. Но нельзя отрицать, что шведская раса в Финляндии страдает большим недостатком: она старчески осторожна и мнительна. Ей не хватает непосредственной силы юношеской решительности. Это моральный дефект, который когда-нибудь приведет ее к гибели. Если бы гр. Гейден был более верен тем взглядам, которые он высказывал передо мною и многими другими по этому вопросу о замке, то... но об этом после.